Кадыгриб Александр Михайлович

3 ПТВ, 3МСБ(г), 70 ОМСБ в 1983 - 1985 годах.
После окончания учебки (третья батарея артдивизиона в/ч 51087, г.Иолотань) служил в 3 ПТВ, 3МСБ(г), 70 ОМСБ в 1983 - 1985 годах. Сначала наводчиком СПГ-9, потом - командиром отделения. Службу проходил на заставах "Элеватор" (зима-весна 1984), расположение бригады (весна-осень 1984), застава "Пальмухамед" (июнь-июль 1984), застава "Наука" и "Наука-2" 1985 год. В 1984 году четыре раза лежал с госпиталях (раз - по ранению, дважды - хирургия, четвертый - инфекционное отделение). Лечился от гепатита в декабре 1984 в Ашхабаде, проходил реабилитацию в Баграме (конец декабря 84 - январь 85). Дважды за время службы ездил за новыми БРТ в Кушку (около 900 км в одну сторону), летом 84 и 85 годов.


 

ДОРОГА В АРМИЮ

 

ВСТРЕЧАЙ ПОПОЛНЕНИЕ, СОВЕТСКАЯ АРМИЯ!

  

  Харьков. Прощай, беззаботная юность!

  

  Прохладным осенним утром, когда первые заморозки опускаются на землю, открылись двери одного из домов в крошечном городке Валки. Небо только серело. Из дома вышел юноша с чемоданом в руке и немолодая женщина. К забору шли молча. Возле калитки они обнялись и поцеловались. Тихо звучали теплые материнские слова пожелания счастливого пути, на глазах блестели слезы. Седьмой час утра. На улице тихо и безлюдно. Городок еще спит. Шел и думал о долгой разлуке, о предстоящих трудных испытаниях, о том, что домой вернусь не таким парнишкой, как ушел, а совсем другим, возмужалым и закаленным мужиком, какими стали многие знакомые парни после армии. Хотелось попасть в десант или морскую пехоту, на худой конец, в пограничники. Как бы смотрели на меня девчонки на танцах в местном "Доме культуры", а как завидовали бы школьники! Как я совсем недавно. Мысли, воспоминания, мечты...

  

   К сроку, отмеченному в повестке, оставалось еще немного времени. Я неторопливо подходил к неприветливому зданию областного комиссариата города Харькова. Последние минуты свободы, гражданской жизни. Вот здесь, на улице, я еще цивильный человек, могу делать, что заблагорассудится, а там, за воротами, - уже почти солдат, жизнь которого управляется другими людьми.

  

   В десять утра, 1 октября 1983 г., переступил условную черту, сделал шаг в другое измерение жизни. Возле громадных ворот комиссариата с новобранцами трогательно прощались заплаканные матери, угрюмо стояли молчаливые отцы и весело шумели беззаботные друзья. Галдеж, суматоха и шум, как на базаре. Мужчины, кто уже отслужил, давали "умные" советы и наставления призывникам, как себя вести в той или иной ситуации, а будущие солдаты, в своем большинстве, внимательно слушали. От того, что меня никто не провожал, стало немного грустно.

  

   Областной комиссариат на улице Коцарской напоминал муравейник. На небольшом по площади внутреннем дворе ходили, стояли и даже лежали сотни призывников. И было в этом хаосе ожидания, в полной неизвестности что-то унизительное, оскорбляющее человеческое достоинство. Чувствовалось, что мы стали людьми второго сорта, потому что мгновенно лишились свободы перемещения и права голоса. Офицеры не обращали на нас внимания, пренебрежительно вызывающе держались сержанты, хотя здесь они еще не имели прав командиров и их приказы выполнялись неохотно. То тут, то там через забор перелезали парни и девчонки, передавались кульки с едой и крепкими напитками. Спиртное тут же выпивалось более взрослыми и продвинутыми призывниками, а гостей вылавливали сержанты и выводили за ворота.

  

   Часа через два новобранцев начали строить. Зачитывали фамилии и ребята занимали места в колоннах. За короткое время я подружился с группой ребят одного из районов Харькова, с которыми находился не только в одной команде, но и стоял рядом в строю. Запомнил двух: Игоря и Олега. Первый, душа коллектива, смешной и остроумный, а со вторым - более рассудительным, как-то сразу подружился. После проверки собравшихся призывников построения стали происходить регулярно через каждый час. Нас опять собирали на плацу, считали и , ничего не объясняя, распускали.

  

   *** Впоследствии построения перестанут вызывать удивление и недовольство, а станут обычным времяпровождением служебных будней. Эти первые навыки воспитания дисциплины будут выглядеть невинными шутками по сравнению с постоянным унижением человеческого достоинства всеми атрибутами армейской жизни...

  

   Около двух часов дня, на очередной проверке, нам объявили об отправлении команды в город Лубны. Реальной стала перспектива попасть в Европу, так как группа, имея соответствующий номер, однозначно должна была ехать за границу. Не особо разговорчивые сержанты, сопровождавшие старшего офицера, упрямо отмалчивались. Возможно, тогда в душу закрались догадки об "Афгане", ведь шел 1983 год, в далекой стране разгоралась настоящая война, и мы об этом уже кое-что слышали.

  

  Сразу за воротами к марширующей колонне призывников присоединились родители, девушки, друзья новобранцев, которые терпеливо ожидали отправки команд уже не один час. У нас всех чудесное настроение. Наконец-то вырвались из неопределенности. Направляемся прямиком к железнодорожному вокзалу. Все внимание случайных прохожих обращено к будущим солдатам. Кто-то запел, а остальные подхватили песню "Прощай, любимый огород". Пели от души, с печалью, со скрытой грустью, ведь впереди - два года разлуки.

  Садимся в поезд. Наша команда занимает два вагона. В каждый набивается больше сотни ребят. Кто успевает - занимают места внизу, кто нет - те лезут наверх. Из перрона в окна друзья призывников просовывают бутылки с водкой и вином, горячие пирожки. Поцелуи, слезы, суматоха, пьяные возгласы и патриотические призывы, приказы старшего офицера, слезы матерей, - все смешалось в невероятном калейдоскопе. Безумие!

  

  *** Голова гудит от навязчивых вопросов: неужели нельзя позаботиться о большем количестве вагонов, чтобы хотя бы первый день не стал психологической травмой? А о чем уже подумали родители (обычно те, которые еще не имели дел с армией), когда увидели, куда они отдают своих детей?! Только через несколько дней я понял, что армейские порядки, а правильнее - беспорядки, - это система, которая каждый день уничтожает в тебе человека; что все увиденное сейчас - является пустяком по сравнению с тем, что ожидает впереди.

  

  Плавно трогается поезд. Там, в "той" жизни, остаются родные, родители. Они идут рядом с вагоном, машут на прощание. Скорость растет, заканчивается перрон. Все!?

  

  Город Лубны. Ночь.

  

  За окном оставались знакомые уголки города, что за прошедший год стал мне таким близким и родным, где остались друзья, университет, общежитие. Защемило от тоски сердце. Смотрел и думал о том времени, когда снова вернусь домой.

  Город закончился. С обеих сторон дороги потянулись живописные осенние пейзажи. Ехать предстояло еще приблизительно семь часов, поэтому времени для разговоров и знакомства имели вдоволь. Сначала решили подкрепиться. На столе появились упитанные домашние куры, целые качалки колбасы. Во всем чувствовалась материнская забота. Хотя есть совсем не хотелось (как часто будем позже вспоминать этот стол).

  

  Путешествие прошло без приключений, и поздно вечером поезд прибыл на станцию Лубны. Запомнился вечерний вокзал. Тишина, нигде ни души. Провинциальный город отдыхает от дневных забот. И вдруг - шум, суматоха большого количества юношей, окрики офицеров и сержантов, которые уже показывали нам свою власть.

  Привокзальная площадь заполнилась сонной толпой новобранцев. Около часа потратили офицеры на пересчет призывников и построение. А затем колонна медленно двинулась тихими улочками города. Шли весело, распевая изо всех сил песни и громко шаркая ногами по асфальту, вовсе не беспокоясь о спокойствии жителей города. Многие были хорошо "подогретыми", некоторых вели под руки друзья. Замечания сержантов откровенно игнорировались, вели себя вызывающе. Ведь мы - еще свободные. Толпа на минутку остановилась у ворот со звездами, которые быстро открылись и "проглотили" очередную партию будущих бравых воинов.

  

  За воротами части уже действовали армейские законы, и мы это почувствовали сразу по резкому изменению тона команд сержантов. Колонну выстроили напротив неприметного здания (как оказалось, это была баня). Приказали ожидать. Спустя некоторое время первая шеренга парней вошла в помещение. Через короткий период времени оттуда начали выходить все одинаково зеленые, мешковатые фигуры бывших призывников, которые будто вместе с гражданской одеждой потеряли и свои личности. Никого нельзя узнать, все стали похожими, словно близнецы.

  

  Баня, скорее сооружение, что имело такое название, выглядела внутри достаточно неприветливо. Не то, что купаться, но и раздеваться не хотелось. Грязные мокрые стены черно-синего цвета, несколько обветшалых и ржавых распылителей, из которых едва журчала тонкая струйка воды, сыро, холодно, мерзко и скользко. Неужели это и есть "славная" армия, о которой столько читал и знал, куда мечтал попасть? Первые разочарования.

  

  Пяти минут на мойку не достаточно и в "нормальной" бане, не то, что в таком "гадюшнике". Но это если действительно купаться. Из нас почти никто и не рисковал становиться под ручей ледяной воды. Так, слегка умылись и освежились. Обрызгавшись и хорошо замерзнув за это короткое время, толпа, под аккомпанемент матов прапорщика, побрела одеваться.

  Вместо привычной гражданской одежды получил вовсе не то, что хотел видеть. Я наивно предполагал, что солдат одевают в красивую парадную форму (другой просто не знал, и по телевизору в передаче "Служу Советскому Союзу" ее никогда не показывали), хорошо подогнанную по размеру и отутюженную. Но те вещи, что дали мне на руки и что коротко называлось "ХБ" - меня "убили". Какие-то неопределенной величины (52 р) и формы штаны, а наверх - такой же мешок: то ли рубашка, то ли пиджак. Вместо майки и трусов - нижнее белье, непривычное (на гражданке у нас не носят); вместо удобных носков - портянки, какие и наматывать не представлял как; на добавок - неуклюжие толстенные кирзовые сапоги, пилотка и негибкий грубый ремень. Вот так форма! Да я в ней чучело, а не солдат! Увидели бы сейчас меня друзья, от стыда не знал бы куда деваться! Настроение испорчено окончательно и надолго. Чувствовал себя обманутым и обиженным таким отношением. Неужели в этом убожестве я должен служить два года!?

  

  Первая октябрьская ночь выдалась прохладной. После стольких неприятных открытий за сегодняшний день хотелось, чтобы скорее он закончился, но, увы, еще не все из нашей команды успели переодеться. Ожидаем на улице.

  Вокруг стояли такие же "бравые солдаты", как и я. Даже друзей трудно узнать среди невыразительных зеленых призраков. Среди толпы парней суетились местные мужички. Они неизвестно как попали на территорию объекта и живо выменивали у ребят хорошую одежду на древние жупаны или просто покупали добротные гражданские вещи за деньги или водку. По-видимому, они подрабатывали здесь не случайно, потому что местные прапорщики и сержанты не обращали никакого внимания на ушлых граждан.

  

  Наконец, все бойцы помылись, и уже не считая, группу повели напрямую через парк в казарму. В помещении, куда нас пригласили, плотными рядами стояли двухъярусные кровати. По плакатам на стенах и сложенным до потолка горам стульев можно было догадаться, что это "армейский дворец культуры". Быстро, в соответствии со списком личного состава, занимаем места. Долгожданная кровать, пусть верхняя, пусть без простыни - награда за дневные страдания. Было уже далеко за полночь. Какое счастье закрыть глаза и забыться.

  

  *** Этот день до мелочей запечатлелся в памяти, как день больших разочарований и потрясений. Я не догадывался, что впереди меня ожидали еще 765 похожих на этот дней.

  

  Чапаевская дивизия (25 мотострелковая).

  

  Подняли в шесть утра. Необычно громкий голос офицера резанул по барабанным перепонкам. Заскрипели кровати, засуетились сонные вояки. Вчерашний день, который казался глупым сном, становился повседневной реальностью.

  

  *** Кажется, не существует ничего худшего в армии, чем команда "подъем" в исполнении упитанного сержанта или желающего выслужиться бойца наряда, орущего на всю глотку, особенно, первые недели службы. Страшный дискомфорт или даже легкий испуг спросонья...

  

  На улице прохладное осеннее утро. В "ХБ" совсем не жарко. Настроение не просто плохое, оно ужасное (только теперь начинаешь понимать, куда попал). Большинство из товарищей еще "спят", ведь легли в два ночи. Колонной во главе с сержантом идем умываться. Возле большого летнего рукомойника останавливаемся. Вода тонкими струйками еле журчит из трети исправных краников, остальные - безнадежно сломаны. Кое-как помочив руки и протерев глаза, не торопясь возвращаемся к казарме. Жаль, что это не сон.

  

  Взвода таких же "зеленых" и неловких в новой мешковато сидящей форме мальчишек, неторопливо двигались к столовой. С собой в пакетах мы несли остатки домашних продуктов, которых, на зависть местным солдатам, хватило и на следующие два дня. Перед помещением долго ожидаем своей очереди (постоянные ожидания в неизвестности начинают нервировать). Наконец, пришла наша очередь и с неподдельным интересом, зачем-то бегом, вваливаемся в огромное помещение. В залах столовой в нос ударил тяжелый запах, в котором четко прослеживался аромат новых кирзовых сапог, пота и какого-то диковинного варева. Другими словами то, что подавали на столы, назвать было нельзя. Снова какие-то построения, уже возле столов, команды садится, взять ложки. Зачем все это? Дико! Желания есть даже не возникало. Почти никто не прикасается к бачкам с "армейской" едой. Поглядываем друг на друга, будто спрашивая, неужели это все съедобно? За соседними столами бойцы постоянного состава части с аппетитом жуют поданные "кушанья". Но больше всего, меня поразили гнутые, плохо отмытые от жира грязные алюминиевые тарелки и ложки. Дома люди и собак из такой посуды не кормят. Хорошо, что мы имели "гражданские" припасы, которые без особого аппетита пожевали, а из армейской пищи ели хлеб с маслом и пили то, что называлось "чай".

  

  Дальнейшие события закрутились, как в водовороте. Нас, как оказалось, поселили в расположение танкового батальона дивизии, и это очень меня обрадовало, потому что был уверен - давнишняя мечта стать танкистом осуществляется. Но показывать технику новобранцам или хотя бы объяснить, зачем мы здесь, никто не собирался. Вместо этого роту после завтрака повели на работы, на склады. В памяти остались фрагменты воспоминаний: высокий забор из частых рядов колючей проволоки, часовые на вышках, ряды цистерн с топливом, прапорщик - "щырый украинец", каких в части было подавляющее большинство.

  

  Использовали новобранцев как бесплатную рабочую силу для наведения порядка на территории. Мы что-то убирали, копали, таскали с места на место, в общем, выполняли громадный объем грязной и физически тяжелой работы. В этот же день впервые, по-настоящему, почувствовали на себе "армейские приколы". Молодой, изрядно выпивший офицер (что само по себе не совпадало с моим представлением об армии), временно командовавший нашей ротой, среди расположения выстроил всех бойцов в одну линию и приказал убирать листья, что, словно дождь, осыпались с желтых кленов под легкими дуновениями ветерка. В голове не укладывалось, что такая работа и приказы могут вообще существовать, что эта глупость офицера является скорее нормой, чем исключением из правил. Никто не собирался выдавать нам ни граблей, ни метел - все делалось руками. Нелепость приказа была очевидной, потому как ветер бросал листья туда, откуда их только что убрали руки моих товарищей. Мы притихли и молчали. Наверное, каждый в душе переживал бурю эмоций от обиды и собственного бессилия. Вот оно - действительное лицо "легендарной" и "непобедимой" - унижение человека, его моральное уничтожение! Из уст ребят то и дело срывались матерные слова и "добрые пожелания" в адрес офицера, сидевшего рядом на ящике и зорко контролировавшего работу, но что было делать? Не хотелось начинать службу с неприятностей...

  

  С первых дней службы из нас начали делать "правильных" солдат, воспитывать в духе "беспрекословного" выполнения приказов командиров: сначала выполни, а затем думай. Наживались и издевались все: парикмахер, который подстригал "налысо" за деньги; старшие солдаты, что "обменивали" добротную одежду на старенькие "бушлаты" (так называли зимние повседневные армейские фуфайки). Более беззащитного человека в армии, чем призовники - нет. Между тем, большинство ребят сразу уяснили, что изменить "армейские порядки", наверное, нельзя, а идти против них - чревато большими неприятностями, - нужно приспосабливаться. Но для этого требовалось какое-то время, которого мы не имели, поэтому события этих дней просто ошеломляли, не давали опомниться...

  О так называемых "старослужащих" у нас формировалось негативное впечатление в течение всего дня и особенно по возвращении в казарму, когда мы не нашли части оставленных продуктов питания, некоторых ценных вещей и даже туалетных принадлежностей (украли даже зубные щетки). Кто знал, что такие отношения между призовами здесь полностью "нормальные"!

  Вечером в кругу друзей делились впечатлениями. Все крайне возмутились уборкой листьев. Перспектива службы не радовала пока что никого.

  

  *** Отбой. Я еще не научился по-настоящему ценить эту команду. А вот позже, когда от усталости падал с ног, команда "отбой" стала бальзамом для души. Счастливые часы сна. Они успокаивали и лечили, возвращали в прошлое, в беззаботную юность, они были наслаждением и единственной радостью в начале службы.

  

  Следующие три дня пребывания в дивизии наполнены новыми, не менее удивительными впечатлениями и открытиями. Вспоминаю посещения такого "важного" объекта, как свинофермы; о том, что они существуют при воинских частях, даже не подозревал. Как-то перед разводом на работу (ставшим к тому времени привычным ритуалом), в роту пришел обычный с виду рядовой и попросил в помощь несколько бойцов. Наверное, парень был из местных и хорошо знал нашего прапорщика, потому что разговаривали они, не смотря на разницу в возрасте и званиях, по-приятельски. В число таких "помощников" попал и я.

  

  Вместе с "новым" командиром, миновав несколько складов, стоянок танков и артиллерии, завернув за поворот, пришли на обычную животноводческую ферму, как в колхозе. Невероятно удивило то, что "свинари", а их оказалось двое, жили в одном сарае с животными, правда, в отдельной изолированной комнате. Заходишь в помещение и впереди, в вольерах, видишь и слышишь возню десятков свиней, а с правой стороны у входа - жилье доблестных бойцов. В остальном - все, как и "должно" быть на ферме: грязь по колено и везде поразительная антисанитария. В комнате валяются какие-то куски материи, на столе гора объедков и мусора, черного цвета простыни на кроватях на фоне вселенского бардака и беспорядка. И эти свинопасы называют себя солдатами??? А когда придут домой, наверняка, вызывая восхищение младших парней, будут рассказывать небылицы о трудной, но почетной службе в легендарной гвардейской части!

  

  Мы помогли "свинарям" перегнать и отсортировать животных в загонах, загнать назад двух упитанных кабанов, убежавших "в самоволку". Подотчетный личный состав вверенного им подразделения ребята особо "не жаловали": чуть что - били ногами и, вообще, обходились с ними достаточно жестоко. Благо, свиньи не понимали, какими трехэтажными матами их покрывали, ато, не ровен час, взбунтовались бы, против вопиющей несправедливости.

  С высокого холма, на котором уютно примостился свинарник, открывался вид на живописную долину реки Сула, с ее многочисленными старицами, лугами и перелесками. Очерченный косыми лучами осеннего солнца, милый сердцу пейзаж привлекал и очаровывал, будто бы звал на свободу. В мире так красиво, так хорошо жить, а я - стою за колючей проволокой, без прав, без свободы, словно колхозная корова, что отбилась от стада и остерегается пастуха, который непременно придет, накричит и загонит в стойло.

  

  Вся территория дивизии напоминала один большой склад оружия, своего рода музей под открытым небом. Часть была кадрированной, солдат не хватало (а те, которые служили здесь, не горели желанием поработать), поэтому новобранцы для местных офицеров и прапорщиков были, словно "манна небесная". Дивизионные склады со штабелями ящиков были "идеальным местом для занятий", так как на них всегда находилась куча "безотлагательных" работ. Десятки прапорщиков каждый день наперебой выпрашивали у наших командиров хоть отделение солдат, и те охотно удовлетворяли их просьбу. Но никто не собирался перенапрягаться. При случае, мы легко могли спрятаться и поспать, греясь под теплыми лучами осеннего солнышка. Мы впитывали незамысловатый армейский жаргон, привыкали к казенщине и даже глупости многих офицеров, привилегированному положению прапорщиков, на практике познавали самую первую и самую главную армейскую истину: солдат спит, а служба идет.

  

  Как не хотелось есть отвратительную на вид "кирзуху" (пшеничная каша), но голод брал свое. Теперь и после нашей роты столы сияли чистотой, а ребята с завистью поглядывали на остававшийся на других столах хлеб.

  На третий день наша рота проходила медкомиссию. И я, в который уже раз, вынужден был просить разрешения на службу в танковых войсках. Но врачи остались неумолимыми. Просьбу и документальные доказательства, что областная комиссия в Харькове позволила - никто не хотел брать во внимание. Судьба отдельного человека никого не интересовала. Странно и досадно, когда безразличные люди наделены такими полномочиями. Значит, опять вместо взлелеянных в мечтах танков - другие войска, на этот раз, по злой иронии судьбы, противотанковая артиллерия. Пока остальные солдаты роты проходили медиков, я сидел с друзьями-земляками и знал, что служить вместе уже не придется. И почему мне так не везет? Почему служба начинается с неприятностей? На улице было по-осеннему прохладно, на душе - тоже.

  

  За день до намеченной отправки из части, личный состав повели на вещевые склады получать зимнее обмундирование. У большинства парней поверх ХБ была гражданская верхняя одежда и теперь, дурачась, многие начали рвать ее. За колонной оставались оторванные рукава, воротники, комки прошитой ваты. Оборванные, словно за нами гналась свора собак, колонны подошли к громадным помещениям складов.

  Перед складами большими кучами лежали новые шинели. Возле них толпились бойцы других подразделений, выбирая подходящие по размеру и росту. Редко кому везло, и он находил нужную вещь. Подавляющему числу новобранцев шинели доставались больших размеров. Рядом со мной выбирал обновку высокий юноша. Создавалось впечатление, что в нашей армии служат одни коренастые великаны третьего роста, все, как на подбор, короткие и широкие ( меньше 50-го размера шинелей в кучах не оказалось). Мне досталась одежка такого же размера, что и "ХБ" - 52. А вот соседу повезло меньше: все примеренные им шинели едва закрывали локти и не опускались ниже коленей. Зато шапку я себе выбрал почти "историческую": ее пошили в Харькове еще в 1972 году, когда я только пошел в школу, и все эти годы она ожидала хозяина.

  

  Вечером в казарме нам объявили о завтрашней отправке команды по "учебкам", выдали вещевые мешки и сухпайок на 3 суток. У всех дорожное настроение, пишем письма домой. Местные бойцы постоянного состава говорили, что обычно из Лубен команды новобранцев отправляют в аэропорт Борисполь и дальше самолетами в страны Восточной Европы. Все надеемся попасть в наиболее разрекламированные и приемлемые ГДР или Чехословакию, где в то время находились самые большие группировки наших войск за границей, но что-то офицеры не спешат подтвердить или опровергнуть это предположение.

  Солнце еще не взошло, когда улицами города двинулись длинные колонны новобранцев в направлении железнодорожного вокзала. Шли тем же путем, что и 5 дней назад, но теперь нас было не узнать: почти "настоящие солдаты", а не толпа мальчишек. Было что-то необычное в этом событии, ощущение, словно на фронт едем.

  Вокзал. Снова тягостные минуты ожидания в неизвестности, бесконечные проверки и построения. Наконец, подогнали целый эшелон с десятком вагонов, ведь воинов "собралось" несколько сотен. Грузимся.

  

  Под звуки нестареющей "Прощание славянки" "туристический" поезд отправился в дальний путь. Но не на запад, как все мы надеялись, а на восток! Из разговоров с "проводниками" узнали, что эшелон направляется в сторону Средней Азии, в Туркмению! Точки над "i" были расставлены: вместо цивилизованной Европы с непрестижной "не пыльной" службой, - нас ожидала война в "Афгане". Иллюзии растаяли, осталась "суровая реальность".

  А за окнами поезда продолжался обычный осенний день. Как всегда, шли на работу люди, озабоченные своими проблемами. И никому не было дела до "зеленых" мальчишек, что, как их деды когда-то, ехали на войну в далекую и неизвестную страну. Для кого-то это путешествие станет последним в их короткой жизни, многим оно будет стоить здоровья, а те, кому повезет, будут носить память о нем, словно осколки, в своих сердцах...

  

  Путешествие Лубны-Иолотань.

  

  В "купе" разместилось девять бойцов, по числу полок. Раньше ни одного из них не встречал в Лубнах. За пять суток дороги мы подружились. В армии люди сходятся очень быстро, потому что одному выжить трудно. Вот и "кучкуются" парни: по интересам, землячеству и личной симпатии, в конце концов,тянуться к временным лидерам коллектива, сильным и "бывалым".

  Матрацы и подушки, как и простыни, проводники выдавать даже не собирались. Да их в вагоне и не было. На нижних мягких полках плацкарты, отсутствие постели практически не сказывалось. А вот проведенные на твердой верхней полке пять суток дороги - было еще тем удовольствием. Зато ушлые проводники зря свой хлеб не ели, и, не мешкая, вместе с более ловкими (из нашего же коллектива) ребятами начали собирать деньги. Конечно, на "гражданке" все присутствующие возмутились бы такой наглости: по "трешке" за постель (при цене 1 рубль. Но в тот момент ничего не оставалось: или отдать деньги в надежде на удобства, или сослаться на их отсутствие. Безразличное спокойствие царило во всем вагоне. Все что нужно, мы уже знали, а остальное - ни к чему, только сон и еда.

  

  Первые часы путешествия наслаждался представившейся свободой, отдыхал от пережитого за прошедшие дни. Около пяти вечера поезд остановился на вокзале Харькова. Из вагонов официально нас не выпускали, но кто "очень" хотел, тот успел сбегать на перрон в буфеты и купить "гражданской пищи", а другие пользовались услугами прохожих.

  Встреча с городом стала приятным сюрпризом. Хотя и покинул его всего несколько дней назад, но казалось, что прошло гораздо больше времени. Здесь жили мои друзья, здесь оставалась частичка моей души. Армейская жизнь выглядела настолько "серой" и рутинной, что даже такой короткий срок не прошел зря. Отсутствие информации, возможности учиться стало одним из самых первых и самых тяжелых испытаний, потому что физически был готов ко всему.

  

  *** В этом году я окончил первый курс университета по специальности геология и после месячной поездки в подшефное хозяйство готовился продолжать учебу. Впереди были грандиозные планы в получении образовании, выступление за сборную вуза по футболу и вырисовывались перспективы в личной жизни: надеялся на развитие отношений с одногрупницей. А тут такие новости. За все время существования "Закона о воинской обязанности", в этом году, еще весной, впервые призвали в армию студентов институтов моего возраста. И если на весенний призов мне дали отсрочку в связи с учебной практикой (подарили незабываемое "последнее лето детства"), то осенью я сам захотел попробовать нелегкого солдатского хлеба, хотя мог отстрочить призов и попасть в Белоруссию, как большинство товарищей по курсу. Можно сказать, что я сознательно отправил себя служить, и куда...

  

  Путешествие на поезде через Донецкую, Ростовскую и Волгоградскую области, Казахстан, а затем Узбекистан и Туркменистан, стало "последним" подарком судьбы перед отправкой в "Афган".

  На несколько дней снова вернулась относительно вольная жизнь, хотя нас и будили в шесть часов утра, но днем мы спали сколько хотели. Занять новобранцев было попросту нечем, да никто и не стремился к этому. Когда делать нечего, наиболее говорливых парней тянет на рассказы: на длинные и витиеватые повествования о коротенькой жизни. Конечно, в первую очередь, рассказывали о приключениях в нетрезвом состоянии, наиболее интересных и смешных. Небольшие, своеобразные отчеты, звучали словно исповеди. Для меня это не оказалось неожиданностью, хотя сам не мог рассказать ничего подобного (практически не употреблял спиртного). По большей части слушал и лишь изредка вступал в разговоры. За беседами пролетали часы и дни.

  

  Питьевая вода в вагоне и в туалете отсутствовала (действительно, а зачем солдатам вода?), поэтому никто не умывался. Первый день ели сухпайки, что получили в Лубнах (вдобавку наряд приносил лишь хлеб и бачок чая), а на второй - перешли на горячие блюда. Где их готовили, мы не знали (вагона-ресторана в эшелоне не наблюдалось). Готовые кушанья в баках заносили из соседнего вагона. Еду насыпали по очереди, начиная от первых купе. И пока первые кубрики шумно и аппетитно уплетали кашу, в последних - давились слюной и с нетерпением ожидали, ведь тарелок на всех тоже не хватало. Наесться тем, что давали, мы не могли. На каждой остановке поезда через открытые окна покупали на перроне все съедобное, что приносили торгующие люди, делали план ларькам на захолустных полустанках.

  В обязанности дежурных по вагону, кроме раздачи еды, входила влажная уборка и распространение свежих газет, своего рода политинформация. Иногда наведывались офицеры. Ничего интересного они не рассказывали, только заставляли учить "уставы", которые мы открывали разве что только из любопытства.

  

  На третий день эшелон прибыл на вокзал Волгограда. После полудиких степей этот приволжский оазис цивилизации, словно марево, появился на горизонте. Город поразил своими размерами и величественными, помпезными памятниками. Запомнилась широкая река Волга, вдоль которой ехали достаточно долго. На вокзале, во время остановки, удалось выскочить на перрон, но всех быстро загнали обратно в вагоны, потому как мы своим нижним бельем демаскировали "важную операцию по скрытому передвижению" эшелона. Эмблемы на одежду нам выдали стройбатовские, в то время как все бойцы были из строевых частей. Смешно подумать,ведь не трудно узнать, куда едет и кого везет этот поезд. Очередной секрет полишинеля.

  

  Из Волгограда туристический поезд направился дальше на юг, в Астрахань. У всех товарищей по купе (я не исключение) головы были забиты мыслями о будущей службе в "Афгане", а то, что там все будем - никто не сомневался. Хотя большинство из нас, во всяком случае, на словах, хотели остаться в Союзе. Среди многочисленного коллектива вагона нашелся один художник. Его достаточно обобщенные, "лубочные" рисунки душманов лишь усиливали впечатление от разных, не совсем "приятных" слухов и полуправдивых рассказов о той войне, которые десятками роились в вагоне.

  

  Время от времени мы менялись местами на полках. После двух ночей на "третьем этаже" я опустился вниз, уступив место странноватому юноше. Следующей ночью наше купе разбудил грохот - кто-то упал с верхней полки, сильно ударившись об стол. Ребята проснулись и с интересом, а затем и смехом начали комментировать приключение. Пострадавший, а им оказался мой "сменщик", выглядел испуганным и не знал: радоваться ему, что все закончилось без переломов или скорее прятаться от стыда и насмешек острых на язык ребят. В движениях парня чувствовалась "заторможенность", неуверенность в себе (это наблюдалось не только сейчас, но и в предыдущие дни путешествия). Происшествие, возможно, еще сильнее травмировало его психику и самооценку. Долго не стихало растормошенное купе, а "герой полета" тихонько притаился и затих, а может снова уснул.

  

  *** Его дальнейшая судьба, благодаря опыту прошедших месяцев службы, "вырисовывается" очень четко. Унижения, насмешки, побои, в конечном итоге - последнее место в иерархии взвода и унизительное несмываемое клеймо "чмыря", как говорится, на всю оставшуюся. Большинство парней такого типа стали жертвами "дедовщины", которая "цвела буйным цветом" в те годы за "бугром ".

  

  В городок Гурьев поезд прибыл после обеда. Вдали виднелись кварталы города, а за ними по яркому отражению на небе угадывалось наличие огромных площадей залитых водой. Где-то там начиналось Каспийское море. Во время нашей поездки запросто можно было изучить географию "Союза".

  На перроне безлюдно, нам разрешили выйти размяться. Как приятно после нескольких дней пребывания в вагоне прогуляться по земле, когда под ногами ничего не колышется. Короткая стоянка и снова стук колес, уносящий нас еще дальше вглубь континента.

   

                                                         

  Такими мы представляли себе душманов. По внешнему виду они больше напоминали среднеазиатских басмачей: малограмотных и довольно добродушных. Реальность оказалась намного страшнее. Октябрь 1983 года. Рисунок одного из моих товарищей по купе.

  О жизни .службе и творчестве   рассказывает он сам на сайте Арт Оф Вар Кандагарские